Конечно, переживаю. Если это касается мелкой, Антонины, то я стараюсь исправлять, подсказывать, активизирую нянек и вообще всех, кто может в этом помочь. Но Антонина пока еще в том возрасте, когда я довольно много могу с ней сделать. Ей только шесть, и она меня хотя бы в чем-то слушает. А вот для старших я уже не являюсь авторитетом. Классическая ситуация у нас была недавно со Степаном, старшим. Я талдычила, что он очень худой, что ему надо есть, заниматься спортом, качаться, на что он неизменно отвечал: «Мам, ты ничего не понимаешь, это все нормально, так и должно быть». И вдруг буквально через неделю после очередного нашего разговора он мне говорит: «Знаешь, а ты была права. Мне один очень авторитетный человек в школе сказал, что я очень худой». И тут я поняла, что вообще не авторитет.
Дети – это большая ответственность. Вы как-то можете отключаться от нее?
Те отключения, которые испытываю на съемках, они очень короткие и малоэффективные. Раньше на спектаклях отключалась. Конечно, это счастье, что у меня есть возможность отвлекаться, когда я хотя бы ненадолго перестаю тревожиться о детях. Хотя это, наверное, просто такая женская особенность – все время тревожиться. Я часто задумываюсь, почему у мужиков по-другому? Почему я так озабочена каждой ерундой, а он – нет? Ведь мы много лет вместе, Миша очень любит детей, я уверена в нем. И потом только поняла, что у мужиков нет такого долгого подготовительного периода: они не вынашивают девять месяцев, не рожают. Это же все очень меняет и переворачивает сознание. А так как меня переворачивало три раза, то с каждым разом я становилась все более озабоченная. И теперь выедаю всем мозг своей тревожностью по поводу детей: что, как, где, с кем, почему? Ведь это все только у меня в голове, когда какой педагог, когда какая няня, кого кто куда забирает-отвозит, кому, когда надо заплатить, с кем как договориться из моих помощников. У нас же до фига народу: два водителя, две няни, домработница. Целая группа людей. Я этой группой руковожу и иногда схожу от этого с ума, но ничего с этим поделать нельзя, пока дети не выросли. Я иногда прямо мечтаю о том, как буду предаваться пенсионному отдыху и вышиванию крестиком.
А какие отношения между детьми?
Сейчас у нас все очень по-семейному: мы все дружим. Стараемся, во всяком случае. Хотя это не так легко. У Сони со Степой в детстве были ужасные отношения. Они очень сильно друг друга любили, когда были маленькие, и когда Степа пошел в школу, все еще было хорошо. А потом в школу пошла Соня, и оказалось, что ей легче учиться, чем Степе. Он почувствовал, что мы ею гордимся, и возненавидел ее страшно. Несколько лет у них были чудовищные отношения. Но я всегда была уверена, что они это перерастут. Никогда не педалировала их конфликты – только смотрела, чтобы не убили друг друга. Сейчас – переросли.
Старшие – нет. Может быть, Тоська немного, от безумной нашей к ней любви. Она же поздняя, и получилась случайно.
Да?
Специально с точки зрения защиты мы с Михаилом никогда ничего не предпринимали. И был один такой случай, после которого я поняла, что все только в головах двух людей. Если им становится нужен ребенок, то он и появляется... У меня после Сони был выкидыш. Я узнала, что беременна, а был такой сложный период в съемках, в работе, что мы с Мишкой не обрадовались этой новости, а озадачились – первой нашей мыслью был ужас. Именно это, мне кажется, не дало той беременности развиваться, и все закончилось на втором месяце. То есть как-то все в голове решилось. Какая трагическая история именно с той точки зрения, что ты всего-навсего подумал как-то не так, а новая возможная жизнь прервалась. Об этой закономерности догадалась еще в первую беременность. Я Степу очень хотела, а его отец – нет, и мы с ним расстались на восьмом месяце моей беременности. Степка таким и родился: еле-еле живой, весь синий, с задержкой в развитии, переворачиваться стал поздно, в общем с большими проблемами... Мне кажется, весь огромный негатив с той стороны на него очень повлиял, и его в принципе спасло только то, что я его очень хотела и любила еще до того, как он родился. А девочки наши уже перли просто как грибы. Тоська – та просто несказанно желанный ребенок для всех нас. Ребенок-праздник. Когда тебе уже больше ничего не надо. Когда это единственный смысл и радость. Со старшими такого не было. Особенно Соне тут не повезло. Она появилась как штамп: расписались, надо родить. Вернее, у нас наоборот было: вначале я забеременела, а потом мы решили пожениться. Так что у нее ярко выраженный синдром среднего ребенка.
Старшие чувствуют ваше особое отношение к младшей?
Да. Но они и сами испытывают к ней весьма трепетные чувства. И нас никогда этим особым отношением к Тосе не попрекали. Когда родилась Сонька, Степе было три с половиной или четыре года, и, слава Богу, я уже через несколько месяцев после рождения дочери поняла, что он очень сильно переживает и ревнует. Он меня тогда все время спрашивал: «Ты меня любишь?» И нужно было ему все время отвечать: «Да, люблю». Может, недостаточно тогда уверила его в том, что я его люблю так же, как Соню, и поэтому в школе у них был такой период чудовищный, кто знает? Но когда родилась Тоська, я старшим сразу сказала: «Вы не ответственны за этого ребенка, вы сами по себе, она – сама по себе, вы можете с ней играть, если захотите, но все тяготы – на нас, на родителях. Вам – только удовольствия!» И поскольку они Тоську просили – она же была им подарена вместо собаки, то они ей и радовались. Как время показало, это была правильная история – не отягощать старших детей младшим ребенком: «Принеси!», «Помоги!», «Подай!», «Не мешай!»… Потому что они сейчас очень любят с ней возиться, играть и просто проводить время. Кроме того, я после рождения Тоськи прямо по часам с каждым из детей проводила 15-20 минут перед сном, как в книжках написано, чтобы они не ревновали. И это сработало.
Разные моменты бывают. Каких-то определенных общих дел, любимых в нашей суматошной и не подверженной образованию традиций семье, у нас нет. Зато есть моменты, когда мы все вместе и все в хорошем настроении ржем, и я вижу блеск радости в глазах у каждого – такие моменты бывают в самых разных ситуациях. Причем эти ситуации нужно создавать: например, куда-то вместе выезжать, хотя с детьми это очень трудно, но все-таки нужно себя заставлять. Недавно мы вернулись из большого путешествия по Америке. Когда только сели в самолет туда, у меня брызнули слезы из глаз от усталости и нервов: сборы закончились, но я поняла, что сейчас для меня начнется что-то еще более страшное. Ведь есть очень много вещей, которые меня напрягают в поездках. Однако потом все как-то складывается, и вдруг наступает момент, когда начинаешь наслаждаться. Но чтобы наступил этот приятный момент, нужно пережить энное количество неприятных. Эта поездка в Америку нам была очень важна, чтобы закрепить ощущение, что мы еще все вместе. Степе же уже 17, и не факт, что даже в следующем году он захочет отдыхать с нами. Ну и благодаря этой поездке Антонина у нас теперь ругается как матрос – то есть как мы все.
Как вы относитесь к платному и бесплатному обучению?
Платными делами очень страшно испортить ребенка. Хотя со стороны кажется, что в частных школах и садиках все одеты от Армани, ездят на крутых машинах и вообще сплошные понты. Но это не всегда так. Есть места, где собираются адекватные люди, которых очень много среди среднего класса. А еще я заметила, что у людей, которые могут позволить себе путешествовать, нанимать нянь, у них и дети другие, более развитые. Сначала мы отдали Антонину в частный сад. Но потом я забрала ее, потому что там были занятия до шести, и домой она добиралась час-полтора по самым пробкам, и мы ее видели уже никакую. Потом я ее отдала в обычный сад через дорогу. Но и оттуда тоже забрала. Тосе там стало скучно. Она не нашла ни одного друга, ее там дразнили. Она начала бояться темноты и закрытых дверей. Пошли разговоры про смерть. Может, это просто было возрастное, но наложилось на сад. И еще ей там сказали, что она толстая, и с тех пор Тоська стала очень смешно одеваться.
Она сама выбирает, что надевать?
Сама, к сожалению. В том смысле, к сожалению, что это выглядит чудовищно, как правило.
А если средняя, Соня, надевает что-то не то, что ей не идет, на ваш взгляд, вы говорите ей об этом?
Говорю, конечно, но это совершенно бесполезно. Потому что: а) я все равно не добьюсь никакого результата; б) я испорчу ей настроение и наши с ней отношения на какое-то время. А потом я вспоминаю, как сама одевалась в 13 лет. Это мрак был просто. Но ведь прошло – и ничего страшного не случилось. Так что тут надо смотреть, что ее будет меньше ранить: насмешки, которые она услышит в свой адрес в школе, а она их все равно услышит, как бы ни была одета. Или то, что я к насмешкам от одноклассников еще буду добавлять свое негативное отношение по поводу того, как она одевается. Я решила так: если ее не беспокоит это, то и пусть. Ведь это не принципиальная для жизни вещь: как Соня одета в 13 лет. Кроме того, меня многому научил Степан. Когда у него начались подростковые проблемы с лицом и пошли все эти вулканические изъязвления, я начала приставать к нему, что надо ухаживать за кожей. Я же помнила, как это ужасно, когда вскакивает прыщик, и ты три дня не выходишь на улицу или замазываешься толстым слоем красного тонального крема «Балет» и ходишь вся в пятнах. А мудрый сын на все мои истерические вопли сказал: «Мама, успокойся, это нормальные возрастные прыщи. Они пройдут. У нас у всех такие в школе». И, действительно, у них все, и девчонкии, и парни ходили всем классом прыщавые, но довольные. И если дочь хочет одеваться так, а не этак, даже если она, на мой взгляд, выглядит в своей одежде страшно и ужасно, то пусть одевается. До разумных пределов, конечно.
Пока еще дети любят быть дома. Они не из тех подростков, которые стремятся отделиться от родителей. Ведь желание уйти и начать свою жизнь – это проявление не совсем большого комфорта в семье и желания кому-то что-то доказать. Нашим пока хорошо дома. Хотя им все равно придется становиться самостоятельными. Правда, Степу мы уже отделили – он у нас в Англии учится.
Почему вы так решили?
Мы не были сторонниками идеи отдавать ребенка учиться за границу, но после событий на Манежной площади в декабре, когда я неделю продержала его дома и просидела рядом с ним, чтобы он не сбежал гулять с ребятами, поняла, что не смогу его всю жизнь так держать. И с февраля он уже учился в Англии.
Как он отнесся к этому?
С энтузиазмом. Он хотел уехать, ему было интересно пожить без нас, хотя Степа лопух абсолютный, выращенный мамками, няньками, домработницами, бабушками и прочими. И то, что он вдруг захотел куда-то поехать, было удивительно для нас. Считаю, это было правильное решение, несмотря на то, что с учебой ему было трудно, но некие навыки самообслуживания у него все-таки появились. Через испорченные рубашки, которые он научился стирать отдельно от носков, и прочие радости. Хотя бардак в его комнате по-прежнему остался. Но с точки зрения самостоятельности и какой-то ответственности за себя этот вариант с Англией был неплохим. Остается еще вариант с армией, но тут сложно. Я понимаю, что в какой-то степени доза армейской дисциплины для такого человека как Степан была бы, наверное, полезна, как и получение в связи с этим новых познаний о людях. Но я боюсь этой системы, потому что там жесточайший бардак. И даже если ты будешь уверен в том, что ему по блату организуют тихий час после обеда, все равно не факт, что на следующий день ты не получишь смс-ку от него из Сирии или из Читы, просто потому, что перепутали автобусы. В этом смысле я не доверяю армии, и, к сожалению, очень ее боюсь, как и любая мать.
Нет, мне всегда с ними интересно, мне в принципе любопытно за ними наблюдать. Мне бывает с ними трудно, бывает страшно, бывает нервно, но такого, чтобы я заставляла себя с ними сидеть, у меня не было.