Валерий Иванович, зритель знает вас и вашего брата-соавтора Владимира Краснопольского как основоположников жанра телевизионной киноэпопеи: «Тени исчезают в полдень», «Вечный зов», «Ермак»... Могли ли вы представить тогда, что киноэпопея выродится в сериал, снимающийся дней за 18 и не несущий ничего, кроме поверхностности и пустоты?
Нет, конечно. Нас почему привлекла когда-то идея многосерийного фильма – потому что он позволяет проследить процесс формирования личности, докопаться до истоков подвига или предательства человека. Сейчас приступают к съемке сериала с совсем другими соображениями. Кстати сказать, последние годы мы с братом снимаем раздельно – большие уже мальчики, несолидно вдвоем толкаться у камеры. Сериал о Мессинге снимал Краснопольский, «На солнечной стороне улицы» – я, но по-прежнему в титрах ставим обе свои фамилии. Разумеется, мы продолжаем общаться, советуемся в подготовительном периоде и оказываем посильную помощь друг другу. Он сейчас снимает фильм в Киеве, у меня вот только что закончился показ нового сериала под названием «Дело следователя Никитина». Это детектив из жизни 30-х годов о борьбе между НКВД и прокуратурой.
Детектив? А раньше снимали мелодрамы для кино и даже как-то говорили, что мечтаете снять мюзикл!
Мечтаю! Больше того, встречаюсь завтра с автором сценария мюзикла про шоу-бизнес. И уже получил согласие Сергея Маковецкого, который может сыграть все и в любом жанре, что если сценарий окажется хорошим, он сыграет главную роль – продюсера. Если нет – я его не буду подставлять, да и сам снимать не стану. Мне близка эта тематика. Я много лет был связан с Ленинградским мюзик-холлом...
Это каким же образом?
Там работала моя первая любовь. Юля (Юлия Жерар – Ред.) была балериной Ленинградского мюзик-холла, а до того однокурсницей Михаила Барышникова по Ваганьковскому училищу. Очень неоднозначная натура. Например, терпеть не могла свой балет, говорила: «Не хочу танцевать, а хочу кормить тебя и твоих друзей». И действительно была великолепной хозяйкой, у нее все горело в руках – готовка, уборка, могла за ночь сшить платье к Новому году... Бурные у нас были отношения, я когда в Москву уезжал, с трудом ее из вагона выталкивал. Однажды после размолвки написал записку «Живи, как хочешь» и ушел от нее. Прошло полгода, я не выдержал и приехал, а там уже другой мужик живет... Вот когда я чуть не помер с тоски, хотел даже покончить с собой. Меня спасла Наташа – моя нынешняя жена. Между сборами на тот свет я увидел на экране телевизора девушку, которая меня зацепила. И титры: «Диктор ЦТ Наталья Челобова». Тут же начал звонить на телевидение. Я на тот момент уже был солидный мэтр с Госпремией, а она не желала со мной знакомиться! Несколько недель набирал ее номер раз 20 на дню, наконец она сжалилась и согласилась встретиться в метро – выйти на Войковской на перрон на то время, пока стоит поезд. С тех пор мы вместе – уж лет 30, наверное.
Это я в свое время дал клятву теще, что заменю Наташе отца и мать. На деле, может, отца и заменяю, а мать точно заменяет она мне. Очень хорошая у меня теща была. Моя мама лежала 10 лет в параличе, мы с Наташей работали, и Татьяна Михайловна взялась за ней ухаживать. Как она помогала мне с мамой, как ухаживала и за мной тоже! Забыть не могу, очень ее уважаю, люблю и ценю, несмотря на то, что ее уже нет с нами.
А Юлька теперь живет в Австрии. Прошло время, раны затянулись, мы с ней стали перезваниваться. Она меня позвала на свадьбу своего сына. Мы дружили с ним, маленьким, я его устраивал во ВГИК по ее просьбе, правда, через год он его бросил и поступил в консерваторию. Сейчас – солист Венской оперы. Я, к сожалению, не смог поехать, а очень хочется повидаться со своей первой любовью, очень.
Вспоминаю, но с грустью. Людмила Давыдова была моей однокурсницей по ВГИКу. Вроде все в ней было – и талант, и внешность, но и присутствовал какой-то внутренний надлом, перекос. Она была умница, очень много читала (мне вообще везет на читающих дам), причем, примеряла на себя того героя, который всегда приходит последним. Тяжело с ней было, уж я-то с кем угодно ужиться могу, но когда мы через 3 года разошлись, для меня это было счастьем. Уже после развода я специально для нее написал роль кулацкой дочери Натальи Меньшиковой («Тени исчезают в полдень» – Ред.). Беда Люси была в том, что она улыбалась с трудом, а там это легло на роль. Говорухин ее потом снял в своем «Месте встречи...» в роли Верки-модистки... Дальше – больше: нервные дела, психика, клиника... В 1996 году она покончила с собой. До меня был один муж (Андрей Ладынин – сын Ивана Пырьева – Ред.) и после меня пять, а на похороны пришел я один.
Валерий Иванович, а помните, с кем в паре снимали Давыдову в «Тенях...»?
Конечно, с Юрием Орловым. Я его нашел в Таллине, в русском драматическом театре. Очень хороший был парень, с обалденными внешними данными, советским Марлоном Брандо его называли...
Вот-вот, у него оказалась схожая судьба – в 33 года, когда у него уже было звание заслуженного артиста, ему поставили профнепригодность. Диагноз шизофрения и интернат для психохроников пожизненно.
Да что вы? Когда снимался, не было признаков заболевания, вроде и не пил он... Как жалко-то. Изредка встречаются такие актеры – с очень тонкой душевной структурой, почти на грани... Вот еще был особенный характер – Сергей Яковлев, в тех же «Тенях...» сыграл Устина Морозова. Бывший арбатский мальчик, родители репрессированные... Он маму на премьеры в инвалидной коляске привозил. Из судебного дела я его как-то вытаскивал – он дал в рожу одному директору кинотеатра. Недооцененный большой трагедийный актер. Вообще мне всю жизнь везет и на хороших актеров, и на хороших людей.
Он больше не хочет снимать. Да, рано мы с ним стали сдавать позиции... Я ведь 20 лет в большой теннис играл, и сейчас в загородном доме в Кубинке стоит собранная сумка: ракетка, кроссовки, полотенце. Тут какая история вышла. 12 лет назад брату сделали операцию на сердце – что-то ему стало тяжело ходить. А я по 7 часов в теннис играл и ничего у меня не болело. После операции навещал брата в больнице. Раз сидели с врачами, выпивали, закусывали, и они вдруг говорят: «Валерий Иванович, а давайте вас тоже проверим». Посадили на велосипед, подключили все эти датчики, я поехал, они давай орать: «Немедленно оперироваться!» До сих пор сомневаюсь – нужна ли мне была та операция? Мама, а она у меня врач, категорически была против. Говорила, что беда современных врачей в том, что они не знают анатомии... Или, наоборот, я в столь хорошей форме благодаря операции? Ее, кстати, сделал Акчурин (академик, хирург-виртуоз Ренат Акчурин – Ред.). И чуть ли не на второй день подступил ко мне: «Не лежать, вставать!» А я никогда так сладко не спал, как в реанимации. Ну ладно, вставать, так вставать. Встал, тут и друг подошел с водкой и шпротами. У меня были сомнения насчет его даров... Иду по коридору с кружкой, навстречу врач из оперировавшей меня бригады, мол, как вы? Да вот, говорю, друг пришел, хотим выпить по сто граммов. А он: «Что так помалу?» – и дальше пошел. Я вернулся в палату, пересказал наш диалог другу, после чего мы с ним и распили бутылку на двоих. И только годы спустя до меня дошло, что, видно, то была ирония, а я после анестезии не понял. Врач тоже нашел где иронизировать, нет бы прямо сказал: «Остановитесь, вы что!»
Краснопольского могу понять – после полувека в строю хочется покоя. Вас-то в ваши 80 неужели не утомляли смены по 12 часов?
Хоть по 20, это меня не смущало, энергии хватало. Рабочий день в кино может быть сколько угодно часов, я так работал и вся группа так работает. Кино – оно беспощадно. Еще во ВГИКе нам говорили сперва Герасимов, потом Пырьев – режиссеры не болеют. Вон у меня обнаружили онкологию в начальной стадии – и что? Ездил на химиотерапию и облучение в первой половине дня, во второй – снимал. И ничего, вылечили. Еще и порадовали, сказав, что у меня на удивление молодые органы. Так что вперед, к мюзиклу!